Новое Время (Украина), 23 апреля 2022

Эти большие синие поезда достаточно быстрые. До войны они ходили вовремя. Однако все помнят бомбардировки вокзала в Краматорске. Погибли 52 человека. Поэтому сейчас все осторожны: не собираются группами и пытаются быстрее пересечь платформу, не попадая на свет. Когда поезд трогается, выключены все огни. Во всех купе завешены окна. Всю ночь поезд постоянно останавливается в чистом поле и куда-то сворачивает. Поэтому мы прибываем с опозданием, но все равно быстро.

В вагоне волонтеры, которые доставили семьи в безопасные места, а сами возвращаются в зону ведения боевых действий. Солдат, который некрепко спит, прижимая свой автомат без магазина, как младенец. Англичанин, только что записавшийся в Международный батальон, созданный Зеленским. И люди, двигающиеся против потока беженцев: когда все боялись и дрожали, они просто решили вернуться в родной город или село. Что осталось от моего дома? Разбили ли потолок, выложенный желто-голубым кафелем, пережившим три поколения людей и множество катастроф? А фарфор, оставленный во время бегства? А свекровь, от которой нет никаких известий с самого дня вторжения? Вот о чем говорят в поезде «Львов-Киев», который как во сне пересекает Украину, на которую напали. И вот что можно услышать, когда журналисту удается найти хорошего помощника: Сергей О., безупречно говорящий по-французски, увлекается Альбером Камю и Мишелем Уэльбеком, похож на Джеймса Кэгни в фильме «К белому жару», совершил в довоенной жизни «все глупости, которые можно себе представить». А теперь решил посвятить себя обороне страны.

В Киеве нас ждет неожиданность. Россияне пока сняли осаду, и мы ждали если не всеобщей радости, то хотя бы атмосферы свободы. Но нет. Улицы безлюдны. Магазины и церкви закрыты. Майдан, который мы с Жилем Герцогом и Марком Русселем видели в 2014 году полным людей и вдохновленным демократической революцией, опустел. Он усеян зигзагами баррикад и противотанковыми ежами. И повсюду царит такая же жуткая тишина, как и на измотанных, вымерших, похожих на стальные шары планетах, где разворачивается действие романов Филиппа Дика.

«Это нормально», — говорит нам Виталий Кличко, бывший боксер, ставший мэром, а недавно еще и полевым командиром. Он принимает нас одетый по-военному, в тени одного из соборов. «Нельзя, чтобы у вас сложилось ошибочное впечатление», — настаивает он. У него удивительно жесткий вид. Он уже не похож на доброго великана, на бывшего многократного чемпиона, всю жизнь держащего удар, на мужчину, которого мы встретили в 2014 году в офисе его партии, а затем отвезли в Париж на встречу с президентом Олландом. «Россияне действительно отступили. Поскольку здесь мы их разбили, они решили перегруппироваться на Донбассе и в южных городах, чье сопротивление вызывает у них неимоверную ярость. Но они могут возвратиться. А на белорусской границе у них ракеты, которые могут ударить по нам в любой момент». Раздается воздушная тревога. Он слушает. Всматривается в небо взглядом эксперта. «Нет, — морщится он. — Это не по нашу душу. Когда вернетесь, обязательно скажите, что все ракеты, которыми обстреливают мой город, оплачены газом, который вы каждый день у них покупаете», — добавляет он, обвиняя. Он улыбается победоносно, но грустно. Мягкий мужчина на мгновение выглядывает и снова прячется за броней.

В Буче, как и в Ирпене, с улиц убрали тела жертв, оставленные россиянами. Однако рассказы уцелевших такие же жуткие, как фотографии. Старая женщина, перед глазами у которой убили дочь: она умерла перед рассветом, скорчившись в задней комнате дома. Другая женщина помнит жирное лицо и сжатые от ненависти губы парня, который держал ее за плечи, пока другие пытали. Она никогда не забудет запах прокисшего супа, которым отдавал его пот. Запах плохого алкоголя, который он пил огромными глотками из горлышка, делая перерыв, только чтобы выругаться. Слова, которые они осмелились написать на стене соседнего дома, когда наконец пошли: «От русского с любовью». Рассказывает еще одна женщина: россияне разместили в саду соседа свою боевую технику. Когда украинские силы перешли в наступление, россияне заподозрили, что сосед мог выдать их расположение GPS. Его убили выстрелом в затылок. Еще одна женщина: у ее сына были в телефоне фотографии уничтоженных танков. Ему разнесли голову выстрелами. Словно дополнительно наказывая, его тело оставили гнить. Три дня солдаты вытирали об него ноги. Еще одна женщина нашла тело мужа: его забросили в гараж. Она только что похоронила его и не хочет больше ничего рассказывать, погрузившись в слезы и молчание. Жестоко убитые люди, поруганные тела. Тела шестнадцати детей, о которых нам рассказывает мэр, история уцелевших, которых заставляли целыми днями возиться в крови трупов — вот что мы слышим в Буче.

Ночуем около Украинки, в одном из немногочисленных домов, выстоявших в этом крае прудов, камышей и сосновых лесов. Теперь кажется, что здесь одни беды. Сергей объясняет, что мы остановились у рыбаков. Однако для рыбацкого домика это несколько большое здание. И слишком современное. Мужчины с телосложениями Геркулеса, спутанными волосами, в камуфляжных куртках и расшнуровавшихся сапогах, грязных от мокрого болота. В их взглядах сверкает желание мести, когда в разговоре всплывают преступления сибирских бурятов.

На ужин у нас копченый угорь, карп и переваренное мясо. Мы чокаемся маленькими рюмочками водки, напитка Тараса Бульбы. Пьем за славу Украины и ее героев. Алексис, командир, рассказывает, что мы совсем рядом с Трипольем, колыбелью тысячелетней украинской цивилизации, которую российские историки-ревизионисты всячески умалчивают.

Нещеровский монастырь, серый на фоне голубого неба, также стоит полностью изолированно, в 60 километрах к югу от Киева, в конце гладкой дороги. Там, в этой сельской местности, на изгибе удивительно тихой реки, стоит часовня, посвященная пророку Ионе, вся в позолоте и расписном дереве (ангелы и святые, поучительные сюжеты, разноцветные макушки). В этой вдохновенной атмосфере живут двадцать шесть монахов. Они носят черную одежду из грубой ткани, имеют куцые бородки, пылающие глаза и волчьи лица. Они молятся по очереди, 24 часа в сутки, вместе с четырьмя десятками беженцев из Донбасса, приютившихся здесь с первого дня войны.

Сергей наклоняется к моему уху: «Нужно кое-что уладить, — шепчет он. — Пять минут». Проходит час, а его нет. Я тоже выхожу и вижу, что он ведет какой-то долгий разговор с вооруженными мужчинами, приехавшими на внедорожнике и явно расстроившимися. Я узнаю, что монастырь, хоть и выступает против Путина, до сих пор подчиняется Московскому патриархату, а потому вызывает подозрение у патриотов местной терробороны. Сергей, как всегда невозмутимый, показывает на своем телефоне фото нас с президентом Зеленским. Проблема решена. Командир отряда произносит диатрибу о жестком противостоянии между монастырями, до сих пор верными Московскому патриархату, и теми, кто воспользовался разрешением на независимость, предложенным в 2018 году Константинопольским патриархатом. Отец Иоасаф, который в молодости был чемпионом по легкой атлетике, еще не сделал этого прыжка. Пока он молится за мир, за славу Украины и за шестьдесят кошек, которых тоже приютил монастырь.

Назвать местонахождение этой катакомбы я не могу. Мы до сих пор к югу от Киева. Но на четыре метра под землей, в бункере, выложенном измельченным кирпичом и бетоном. Он переоборудован в общежитие, где десяток детей уже пять недель сидят большую часть ночи, а иногда и дня. Там есть харьковчанка-подросток, которая все потеряла и все поняла. Другая, с ангельским лицом, но слишком смешливая, с высокими скулами, которые кажутся нарумяненными — ее мать погибла в Буче, скошенная снарядом, когда возвращалась домой с покупками. Братишка и сестренка младшего возраста, которые играют из «лего» в войну и осаду Мариуполя. Но есть и другие, самые маленькие, которые не понимают, что они там делают. Растянувшись на импровизированных матрасах, они похожи на оцепеневших птиц в неволе. Эти дети ищут новые игры, чтобы обмануть свою скуку. Когда раздается воздушная тревога, крестьяне, которые поочередно ухаживают и кормят детей, говорят им, что это едет пожарный автомобиль. Когда вдалеке раздается взрыв, это гром. А когда кто-нибудь из взрослых показал на телефоне ракеты в ночном небе, то объяснили, что это фейерверк. Мы провели вечер с детьми, похожими на маленького Джошуэ из фильма «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи: папа убедил мальчика, что жизнь в концентрационном лагере — только большая игра. Кого нужно «денацифицировать»? Неужели украинских националистов? Или тех, кто пытает этих детей со сломанными жизнями, тощими шейками и кругами под глазами?

Есть риск, что История жестоко обойдется с Петром Порошенко. Действительно, неслучайно после того, как он пять лет противился Путину, как его принуждали к переговорам в Минске и как на этой волне была создана армия новой Украины, он получил преемником невероятного молодого человека, который начал карьеру как клоун, а теперь благодаря отваге, героизму, стратегической и политической предусмотрительности оказался в роли украинского Черчилля. Однако бывший президент — хороший игрок.

Мы встречаемся с ним на улице Л., за собором в историческом центре Киева. Здесь штаб батальона, который он спонсирует (я подчеркиваю, именно «спонсирует», потому что теперь украинское законодательство запрещает олигархам, пусть даже бывшим президентам, командовать подразделениями). Мы проводим вместе день, следуя за Бучей, в направлении белорусской границы, в северную зону, где российская армия, отступая, уничтожила целые села (и я говорю «российская армия», а не «чеченские ополченцы» или «сирийские наемники»). Мне ни разу не приходится застать бывшего президента на придирке к его славному преемнику. И ни разу за этот долгий день я не увидел, чтобы он нарушил патриотический пакт, заключенный в первый день войны с Зеленским. Это тоже красиво. Это национальное единство тоже во славу Украины. Если великие дорастают до высоты смиренных, если у «бывших» не меньше твердости духа и характера, чем у тех, кто берет власть, это доказательство того, что народ поднимается и что, несмотря на все будущие испытания, его ждет победа.

О Буче говорили везде. О Бородянке — меньше. Однако свидетельство оттуда (тридцать километров севернее, за двумя разрушенными мостами, в конце страдальческого пути, который крестьяне называют дорогой смерти) так же выразительны. Многоэтажка, разрезанная пополам ракетой. Еще одна, от которой осталась куча строительного мусора. Сегодня утром спасатели в желтых жилетах, поднимая облако пыли, вытаскивают оттуда тело ребенка, который со вчерашнего дня прекратил подавать признаки жизни… Квартира, которую, только прибыв, реквизировали солдафоны. Покидая ее, они не хотели оставлять ничего живого и на прощание бросили гранату…

Подвал, откуда было слышно, как они жрут, поют, ругаются, играют на аккордеоне, грабят, насилуют, пируют и куда (ведь «украинцы — крысы», и их нужно было душить, как крыс), бросили еще одну гранату… Обезглавленное тело, покрытое черным полиэтиленом…

Импровизированные ясли, где дети пропавших могут спать, только прижимаясь друг к другу, дрожа от страха и холода, говоря, что до сих пор во сне слышат крики стреляющих в воздух пьяных солдат ночью. Хриплый лай собак, ищущих своих хозяев… Жаровни, как на Майдане, куда люди приходят за супом от гуманитарных организаций. Повсюду запах мусора, бензина, жженого тряпья. А дальше, среди центральной площади, бронзовая статуя великого писателя, совести Украины, Тараса Шевченко. Ему в шею выпустили ракету, и наполовину оторванная голова наклонена, словно вот-вот упадет. Но нет, она держится и, развернутая лицом к обгоревшим постройкам, продолжает воплощать силу духа.

Однако если существует шкала всего плохого, то самый высокий ее градус все же не здесь. Проезжая обратно в Киев по дороге, размоченной дождями, ставшими проливными, мы свернули на юго-запад, час ехали, не зная, куда именно, и к концу дня оказались в Андреевке. Это уже не город, а село. Ни в нем, ни вблизи — ни одного объекта, который имел бы не только военное, а хотя бы экономическое значение. Это было бедное село, не представлявшее глобального или конкретного интереса, едва обозначенное на картах, забытое богами и людьми.

Вот ход событий, воспроизведенный по рассказам местных жителей. Приходит российская колонна, занимает здесь постройки, устраивает себе штаб и удобную жизнь. Просидев много дней без приказов, она понимает, что дела Кремля пошли плохо и эти подразделения вскоре отправят на Донбасс. Как и во всех разбитых и трусливых армиях, одна группа срывается с катушек. Рубить. Бить. Расстреливать в упор. Грабить мертвых. Рыться среди завалов. Мы будем убивать этих подонков. Они за все заплатят. С этого момента коллективного наказания остался потерянный номер солдата, брошенные пайки и сапоги, потому что у убитого украинца он забрал потеплее. Конечно, не следует сравнивать несравнимое. Но эта неумолимая жестокость против мирных жителей, когда честная война проиграна и охваченный безумием отряд перед выходом на новый фронт мстит попадающим в его руки заложникам — французам это может показаться знакомым. Дивизия СС «Рейх», вызванная на Нормандский фронт, прежде чем туда отправиться, устроила массовые убийства мирного населения в Орадур-сюр-Глан.

Скоро наступает комендантский час. В Киеве мертво. Ни одного прохожего. Ни одного автомобиля. На каждом перекрестке блокпост, контролируемый юношами, стреляющими без колебаний и знающих, что сейчас везде двойные агенты. К счастью, мы встретились с нашими рыбаками. Они знают пароль. Прежде чем посадить нас на поезд во Львов, а оттуда в Польшу, им удается провести нас на Майдан, где все начиналось и где под колонной с архангелом Михаилом проходят последние встречи. Здесь Татьяна Кучер, бывшая мэр Украинки, а сейчас глава мощной общественной организации, оказывающей поддержку переселенцам. И сын мужчины, выжившего в Бабьем Яру.

Сегодня во Франции выборы, и он напоминает нам, что крайние правые здесь набирают в десять раз меньше голосов, чем в Париже. А потом, когда приходит время окончательно вернуться к машинам, на темной площади ниоткуда, как призрак, появляется она: с непокрытой головой, в черном пальто до пят, до сих пор очень белокурая, с очень тщательно заплетенными косами и в сопровождении простого охранника, несущего зонтик. Это бывшая муза Оранжевой революции Юлия Тимошенко. Неужели она здесь случайно? Или это стечение обстоятельств произошло с легкой руки нашего друга Сергея? Мы вспоминаем нашу первую встречу на этом же месте, восемь лет назад, на следующий день после ее освобождения из харьковской тюрьмы, куда ее заключил украинский приспешник Путина. Потом нашу последнюю встречу, пять лет спустя, на этом же месте, в вечер моего знакомства с человеком, который непременно затмит ее и воплощает цвета свободной Украины в глазах мира, Владимиром Зеленским. Начало и конец рассказа. Время ускоряется, когда после революции наступает война, летят головы и Фортуна меняет направление. Люди уходят. Но великие народы остаются. И остается сила Европы, чей самый трагический, жестокий и благородный театр я покидаю здесь. Слава Украине!