Forbes.ru (РФ), 28.09.23

Непризнанная Нагорно-Карабахская республика самораспускается. На Южном Кавказе складывается новый региональный порядок. И, по мнению ведущего научного сотрудника Института международных исследований МГИМО Сергея Маркедонова, ликвидация НКР не станет последней точкой: впереди нас могут ждать новые противостояния с обновленным составом участников

Автор: Сергей Маркедонов

Самвел Шахраманян, недавно избранный главой НКР, подписал указ о том, что республика прекратит свое существование с 1 января 2024 года. Все ее учреждения будут распущены до новогодних торжеств, которые для Азербайджана будут отныне зарифмованы с главной политической победой и успешным «собиранием земель», а Армении остается переживать те же чувства, что испытывали сербы с потерей Краины и Косово, а греки — с утратой Смирны в начале XX века. Населению самопровозглашенной республики рекомендовано «ознакомиться с условиями» ее интеграции в состав азербайджанского государства. Впрочем, последствия этих изменений уже сейчас выходят за рамки отдельно взятого этнополитического конфликта.

Этническая собственность

Армяно-азербайджанский конфликт, в котором статус Нагорного Карабаха был сердцевиной, обозначил несколько фундаментальных проблем. И прежде всего вопрос о том, насколько два соседских национальных проекта могут сосуществовать друг с другом хотя бы в относительном мире. Известный грузинский публицист Дмитрий Мониава очень кстати вспомнил популярный киносюжет: «Я здесь живу! — А я, по-вашему, здесь не живу?!» — знаменитая перепалка героев фильма «Мимино» напоминает, что сосуществование в тесном пространстве гостиничного номера, как и Южного Кавказа, безостановочно генерирует сюжеты, которые в своем развитии сливаются в бесконечный гипертекст».

И в рамках российского имперского, и в рамках советского проекта борьба «за свой Карабах» стала фактически противостоянием с одной-единственной целью — установление этнической собственности на землю. На этом пути скрепы — хоть царской России, хоть КПСС — мешали. Но на практике освобождение от них означало и освобождение от нежелательного этнического элемента на «своей земле», формирование этноцентричного взгляда на государственность. И даже попытки демократизации в армянском и азербайджанском обществах можно было бы определить как стремление к строительству этнодемократии — и, как следствие, отмечаемая многими экспертами большая радикальность гражданских активистов и оппозиционеров и в Армении, и в Азербайджане по сравнению с официальными структурами, ответственными за принятие политических решений.

Известные ереванские историки Бабкен Арутюнян и Александр Искандарян когда-то придумали интересную метафору для описания армянской постсоветской политики памяти — «карабахизация». Но с тем же основанием ее можно использовать и как формулу для характеристики аналогичных трендов в соседнем Азербайджане. Две соседние страны и два соседних народа, вне всякого сомнения, имели свои корни и свои права на Карабах, однако боролись они не за мирное сосуществование, а за установление этнического домена. И если на закате СССР и в первые постсоветские годы мы наблюдали обмен населением, встречные потоки из Азербайджанской ССР в Армянскую ССР и обратно, в 1991-1994 годах — исход азербайджанцев с территорий бывшей Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО) и семи прилегающих к ней районов, то сегодня мы видим уже армянский исход. И по итогам только первой недели с момента завершения самой краткосрочной третьей карабахской войны численность вынужденных переселенцев из Карабаха в Армению превысила половину жителей непризнанной республики. 

Конфликт модераторов  

Борьба за этническую собственность могла бы носить менее ожесточенный характер, если бы между двумя противостоящими друг другу сторонами осуществлялся эффективный арбитраж. Однако с этим за последние 100 лет была неизменная проблема. И имперские власти, и советские руководители маневрировали между двумя национальными движениями, в итоге оказываясь между двух стульев в условиях распада некогда единого государства. Но и с внешними модераторами получалось не лучше. США и их союзники, потеряв интерес к Карабаху как средству ослабления СССР, быстро забыли про его «демократический потенциал» и «борьбу с наследием сталинизма в национальной политике».  И далее, как и советские лидеры, балансировали между давлением влиятельных армянских лоббистов и интересами энергетической безопасности, заставлявшими склоняться в пользу Баку. Постсоветская Россия и Запад также по-разному видели перспективы Кавказа. Если для Москвы ситуация в его южной части была во многом вопросом безопасности на Северном Кавказе, то для Штатов и ЕС — борьбой за выгодное соседство с расширяющимися НАТО и Евросоюзом. До начала «спецоперации» на Украине эти противоречия не слишком мешали селективной кооперации, но после февраля 2022-го привели к параличу любых совместных усилий по модерации между сторонами конфликта.

Впрочем, за последние 30 с небольшим лет Кавказ сильно поменялся. Наряду с его «вестернизацией» наметилась и «истернизация» региона. Экспорт израильско-иранского противостояния, растущие амбиции Турции показали, что одной методологии времен холодной войны явно недостаточно. Кавказ требует коллективных усилий для стабилизации положения и урегулирования конфликтов. Но с коллективом есть явные проблемы — все ключевые игроки предпочитают сольные партии. И в этих условиях силовой фактор остается основным, как бы ни было прискорбно это признавать.

Борьба за новый Кавказ

Сегодня мы видим переворачивание карабахского кейса вверх дном. В начале 1990-х годов армянская сторона вела борьбу за так называемый «пояс безопасности», предполагая взять территории «с прибытком» для обеспечения стратегического запаса прочности на переговорах. Эта максималистская позиция лишь радикализировала подходы Баку. И сегодня мы видим, как Азербайджан, поддерживаемый играющей свою игру Турцией, стремится к поиску своего «пояса безопасности». В этом контексте заявление президента Ильхама Алиева об «отделенном советской властью Западном Зангезуре» не выглядит случайностью. Уже после второй карабахской войны 2020 года руководство Азербайджана заговорило о прокладывании коридора между западными регионами страны и эксклавом Нахичеванью. Появились и азербайджанские КПП на дороге Горис-Капан, что вызывало, мягко говоря, неоднозначную реакцию Ирана.

Россия в сентябре 2023 года не проигрывала войну на Южном Кавказе — ее части просто не вступали в военное противостояние с кем-то из сторон. Однако престижу Москвы нанесен серьезный удар. Можно сколько угодно предъявлять формальные основания о непризнании НКР — как Кремлем, так и самой Арменией. Но для массового сознания соображения дипломатической политкорректности и формальной юриспруденции не работают. У многих могут возникнуть ощущения, что Москва, сосредоточив все свои усилия на Украине и конфронтации с Западом, попросту снизила приоритетность кавказского направления. И, как следствие, стремление двигать «красные линии» в ту или иную сторону. Тем паче, что региональный порядок меняется стремительно прямо на наших глазах: прежние правила не работают, а новые устанавливаются здесь и сейчас. При слабом внешнем арбитраже и эффективности фактора силы велик соблазн включиться в борьбу за авторские права на новый посткарабахский Кавказ.